Есть вещи, которые должны быть произнесены. Сказать их при большом количестве человек я не смогу, да это и не требуется. Значимость отца проявляется для меня постепенно, и теперь, спустя полгода, я могу четко увидеть, что он оставил мне большое духовное наследие. И это самое важное, что он мог для меня сделать.

Его заветы глубоки. Главный из них – добиваться победы, будучи самой собой.

Для меня это загадка, как отец договаривался с болью. Он умел с ней жить. И она ничего не определяла, не задавала тон! 3 инфаркта, коронарное шунтирование, постковидный инсульт – ничто из этого никогда не вставало между отцом и людьми, с которыми он общался и которых он лечил. После первого инфаркта он чуть не послал врача, когда тот предложил ему носилки. Он сам прочитал свою кардиограмму, скомкал ее, бросил на пол и сбежал в карету скорой помощи по лестнице. Один из его инфарктов был обширный, очень сильный, после него или сразу умирают, или чуть позже – отец прожил с ним 30 лет. Это его настоящая победа, победа кардиолога, который умел прогонять досаду из человеческих сердец. Отца забрал четвертый инфаркт, но в этом я вижу не иронию судьбы, а ее признание в любви и взаимной верности, прощальный поцелуй высших сил, красивое завершение жизненной миссии.

Браво, папа! Ты знал, от чего ты лечил.

Какой он Был?

Его одноклассник на похоронах сказал: «Юра мог уехать куда угодно, у него получилось бы везде, но он выбрал остаться». Действительно, отец никогда не высказывался в духе «хорошо там, где нас нет». Во-первых, он был укоренен в медицине, другие города были ни при чем; во-вторых, он хотел работать с бийчанами, сила родного давала ему возможность побеждать болезни сердца, не распыляясь на самоутверждение. Другими словами, его больное сердце выбирало самое главное, ради чего стоило жить, не давая ему шансов размениваться на второстепенное. Отец разочаровался лишь однажды, но это касалось отношений с коллегами, а не самой профессии или места работы. Есть случайно услышанное, сугубо кардиологическое: «Можно подумать, в Бийске тра+нуть некого!» (Отец очень любил женщин.) Так он дискутировал с коллегой о преимуществах жизни в родном городе. Не удивлюсь, если тот никуда не уехал.

Убедительность отца всегда была связана с юмором. «Доктор, я умру? – А как же!» – его любимый анекдот. Кажется, я начинаю понимать, на чем он стоял. Он знал цену жизни не по учебникам и не по книгам. Это давало право смеяться над многим, особенно над собой. Я с удовольствием вспоминаю, как мы смеялись, когда он сказал, что третий ребенок у них с мамой родится весом в 700 грамм, так как мы с сестрой родились 2700 и 1700.

Отец был фееричным кардиологом. Иногда мне казалось, что он играет во врача и ему нравится эта игра. Возможно, благодаря этому он и мог излечивать больных, проводя через свое собственное сердце чистую энергию игры и переводя ее в живое общение. В адрес больного от него всегда была какая-то решающая фраза, которая вызывала доверие. Теперь я понимаю, почему: она касалась самого человека, его личности, а не болезни и рождала внутри легкий привкус уверенности, что все будет хорошо. Под конец жизни, по рассказам очевидцев, отец лечил именно словами. Некоторым хватало беседы с ним по телефону, чтобы почувствовать облегчение.

Он мог резко сказать человеку, который сомневается в своем выборе из-за давления социума: «Люди любят комментировать» – и сомнения уходили, человек шел и делал так, как решил. Он мог по-доброму сказать женщине, которая ругается матом: «Не пугай меня» – и женщина переставала пугать людей.

Возможно, я никогда не смогу принять уход отца из нашей семьи как дочь, но как женщина я его понимаю. Он хотел другого, он хотел и в браке быть самим собой, его уход не был ошибкой. Сегодня я готова это признать и остаться благодарной ему, несмотря на то, что мне его очень не хватало. И это хороший урок для меня – образ «святой женщины», всегда правой, разрушен. Понять мужчину гораздо сложнее, но моя победа именно в этом. У меня был знатный отец, он смог показать своей жизнью, чего мне хотеть, чтобы быть счастливой – самой собой, что у меня есть судьба и что, вступая в наследные права его дочери, я могу принять ее и быть свободной от досад на сердце.